Дуэль! Линдор Айвендил против Скифа!

В общем, Каса, я отправил свой вариант.
Кстати, ведь мой секундант предложил ограничиться двумя выстрелами. Есть ли смысл вообще в третьем. Я с нетерпением жду ответа.
Скиф задал тему, потом я задал тему, паритет соблюден, ну и достаточно ИМХО.
Или как? Противная сторона несогласна?

У меня 20 000 знаков уже имеется, но тема христианства пока не раскрыта. Герои сволочи живут своей жизнью и упорно отказываются воплощать замыслы автора в жизнь.

Линдор Айвендил, спасибо, рассказ получила.
Скиф, время еще есть, обращайте своих героев в христианство
Насчет необходимости третьего выстрела - решать вам. Если дуэлянты уже поостыли, и не помнят зла друг на друга - то можно и досрочно дуэль закончить. Решать вам, дорогие мои стреляющиеся.

Если успею двадцатого сделать выстрел то и буду думать о следующем, а пока я вообще ни вчём не уверен

У меня на кухне гофра отлетела, воду убрали, но настроение совершенно не рабочее. Добавьте мне бедному и несчастному хотя бы сутки. Я волшебное слово знаю - пожалуйста!

Такое дело. Если противная сторона жаждет крови, можно сделать так: при равном счете после двух выстрелов нейтральная сторона (сиречь Каса) назначает пенальти любую тему (хоть ткнуть наугад в толковый словарь). И так до победы одной из сторон.

Скиф пишет:

20 000 знаков уже имеется

Скиф, я предложил , чтобы второй выстрел был без ограничения по знакам. Хоть 5, хоть 100.
Никто не высказался против, как мне известно.

Я не умею писать лаконично как Чехов. Пишу рассказ, а получается роман.

Скиф, добавляю вам еще сутки. Жду вашего рассказа до 21-го числа, до глубокой, очень глубокой ночи. Практически до 22-го до утра. А поскольку я сейчас буду в отпуске, и собираюсь спать сколько влезет... в общем, "пилите, Шура, пилите!"
Третью тему задам сама сразу после выкладки второго выстрела.
Трепещите, дуэлянты...

Огромное вам человеческое спасибо!

Отправил однако.

Итак, вот рассказы второго выстрела:

Рассказ № 1.

Аэриос спешил на встречу с Гортомом. Выносящий вазу короля Сенистена Пятого узнал нечто важное и подал условный сигнал. К сожалению, Мабус, постоянный связник Гортома, подцепил где-то сиенскую лихорадку и лежал в бреду уже три дня, приходя в себя всё реже и реже. Выживет ли он?
Аэриосу не хотелось ехать самому, да и не по рангу было. Но агент, опасавшийся за свою жизнь в случае разоблачения, доверял только ему и Мабусу, а значит послать кого-то вместо себя было невозможно.
Облачившись в кольчугу работы безвестного рагнетского кузнеца, какие обычно носили однощитовые рыцари, имевшие честь состоять на службе у зажиточных баронов, начальник тайной стражи королевства Кират сел на неприметного жеребца мортагской породы и тронулся в путь. Первые два дневных перехода прошли на удивление спокойно. Даже на постоялых дворах обошлось без случайных драк и немотивированных скандалов, которые обычно учащались в это время года под воздействием молодого вина нового урожая. Дождливая киратская зима, казалось, на время отступила, и разогнавший хмурые тучи тёплый ласковый ветерок будил воспоминания о лете.
Настроение у Аэриоса было добродушно приподнятое, ссориться ни с кем, не хотелось, но тут он увидел ИХ.
Однозначно пришлые. Одетые в одинаковые, слишком просторные одежды - явно с чужого плеча, из какой-то не то выцветшей, не то вылинявшей ткани, с огромными, из такой же ткани, но более тёмного оттенка, заплатами на коленях, локтях и даже на заднице, молодой парень и двое подростков стояли и смотрели на Аэриоса, даже не собираясь кланяться благородному господину. Четвёртый, совсем ещё ребёнок, лежал, свалившись под тяжестью мешка. Кстати, заплечные мешки, имевшиеся у всех четверых, были, не в пример одежде, яркими, как будто эти предметы экипировки только что покинули чан красильщика: тёмно серый фон и ярко синие, зелёные, жёлтые и красные вставки. Было страшно подумать, что кто-то пустил такую красивую ткань на мешки, и тем более странно было видеть эти мешки на плечах каких-то голодранцев. Развернув коня, Аэриос подъехал к странной четвёрке и направил копьё на самого старшего из них.
- Где вы украли эти вещи? - грозно спросил он.

То ли вид копья, направленного в грудь оцепеневшему от страха Ебелдосу, так подействовал на Дозабелду, то ли её взбесило ложное обвинение в краже, но действовать она начала прежде, чем думать. Достав из кармана баллончик с перцовой вытяжкой, бесстрашная дочь защитника Белого дома направила короткую струю в ноздри лошади, после чего подхватила с земли все ещё пребывавшую в обмороке Даздраперму и бросилась в сторону. Тащить сестру было тяжело, тем более что на девушках всё ещё были надеты их рюкзаки, но младшую могли затоптать в предстоящей драке, поэтому страх придавал дополнительных сил.
Тем временем обезумевшая от боли лошадь встала на дыбы, и Кузькиным стало очевидно, что это конь. Всадник продержался в седле не более десяти секунд, после чего был безжалостно сброшен на землю. Проводив уносящегося вдаль коня печальным взглядом, рыцарь обнажил меч, а уже сбросивший рюкзак Ваучер выхватил свои сверкнувшие на солнце хромированные нунчаки. Секундой позже то же самое проделал Ебелдос. Чёрные восьмигранные рукояти его оружия выглядели не так эффектно, как у брата, но были от этого не менее смертоносны. Потёртые, с облупившийся краской, парные нунчаки Дозабелды лежали где-то глубине в рюкзака и ей пришлось, подхватив выпавшее из-за пояса младшей сестры её гламурное розовое оружие, броситься помогать братьям с чем пришлось под руку. Слишком маленькие нунчаки Даздрапермы крутить было неудобно, и Дозабелда только отвлекала внимание рыцаря, не переходя в атаку. На короткое время это дало некоторый эффект, но вскоре воин заметил её нерешительность и полностью сосредоточился на братьях, отгоняя их, словно назойливых мух, своим мечом.
Эта тактика его и сгубила. Пытаясь в очередной раз достать ловко отскочившего в сторону Ваучера, он проморгал неожиданную атаку Дозабелды и получил мощный удар жёстким каблуком армейского ботинка в левый висок. Этот удар вряд ли мог повлиять на исход битвы, если бы только Аэриос перед тем как подъехать к незнакомцам удосужился надеть шлем. Но сейчас, когда его голову защищал только кольчужный капюшон, он на мгновение выпал из реальности и в результате сразу пропустил удар утяжелённого свинцом куска дубовой древесины точно в лоб.

- Вы убили его? – с ужасом спросила Даздраперма, едва придя в себя.
- Надеюсь, что да, – устало ответил сестре Ебелдос, пытаясь надеть кольчугу прямо на штормовку. Стальные кольца неприятно холодили тело через тонкую ткань, температура воздуха была градусов пятнадцать. Внимательно осмотрев надетый на тело поверженного врага поддоспешник, старший, скинув с себя холодное железо, полез за свитером.
- Кажется, есть пульс, - неуверенно произнесла Дозабелда, ощупав жилистую шею представителя благородного сословия.
- Дай я добью эту сволочь! – оживился старший, вытягивая из вражеских ножен теперь уже свой - трофейный - меч.
- Не сметь! – рявкнула на брата Дозабелда, после чего добавила. – Мне кажется, что он на нас напал по ошибке.
- Может нам перед этим гадом извиниться, вернуть все ценности и деньги? - насмешливо спросил Ебелдос, подбросив в руке увесистый кошель с золотом.
- Я лично против грабежа, но так как точно знаю, что со мной ты всё равно не согласишься, от своей доли ни за что не откажусь.
- Какая доля? Мы одна семья! – взревел старший. Делить награбленное ему очень не хотелось.
- Семья-то мы, положим, одна, но дальнейшие планы у нас могут оказаться разными, – ответила Дозабелда. Большой компанией в незнакомом мире теоретически выжить было легче, но, учитывая скверный характер Ебелдоса и не так давно появившиеся у него претензии на абсолютную власть в их маленьком коллективе, следовать этой теории ей не хотелось.
- Ну и куда же ты пойдёшь? – спросил старший, пытаясь изобразить полное безразличие.
- Зависит от того, что предложишь нам ты, – ответила сестра, фиксируя руки рыцаря скотчем.
- Боюсь, что чем-либо кроме грабежа мы вряд ли сможем в этом мире заработать себе на жизнь, – сказал Ебелдос и после небольшой паузы продолжил,
– Общество здесь, скорее всего, сословное, к какому-либо занятию, приносящему хороший доход, нас и на пушечный выстрел не подпустят, а пахать землю и кланяться каждой высокопоставленной сволочи я не хочу.
- А быть повешенным ты не боишься? Расправа с джентльменами удачи здесь должна быть очень короткой, – возразила сестра.
- Боюсь, что попытка жить в соответствии с местными правилами для нас может кончиться точно так же. Мы не знаем обычаев, не имеем ни родни, ни друзей, и даже одеты не так, как все остальные. Да нас же сразу в рабство продадут или повесят как шпионов!
- И никаких иных вариантов нет? – настроение Дозабелды стремительно портилось.
- Я исхожу из наших реальных возможностей. Вот скажи, что ты можешь без современных - в нашем прежнем мире - лекарств? Ничего!
- Я могу лечить травами…
Надо сказать, что в колледже Дозабелда не только усердно посещала все занятия, но и с отличием окончила три платных факультатива по иглоукалыванию, мануальной терапии и народной медицине.
- Ты уверена, что здесь растут те же самые травы, что и у нас? Лично я в этом сомневаюсь.
- Не знаю про остальные травы, но чистотел, я успела заметить, здесь точно такой же, как у нас. Кстати, справочник у меня с собой и в нём подробно описаны травы из разных климатических зон. – Отправляясь в поход, непослушная дочь политически нестабильного при жизни отца, наплевав на ворчание матери по поводу лишней тяжести на спине, взяла с собой три книги, одной из которых был отпечатанный мелким шрифтом на тонкой папиросной бумаге наиболее полный справочник известных человечеству лекарственных растений. Впрочем, он особо сильного возмущения у Светланы как раз не вызывал, но вот зачем Дозабелда потащила с собой «Краткий курс истории ВКП(б)» издания 1938 года вместе с Библией, было ей непонятно.
- Ладно, ты может быть, что-то и можешь, хотя местные знахари должны знать здешние травы гораздо лучше тебя, а нам-то что делать прикажешь? – посмотрев сестре прямо в глаза, старший брат с гипертрофированно жалостливой миной на лице продолжил. – Ну, кому, скажи на милость, в диком средневековье нужны маркетологи или юристы, к тому же не знающие местных законов? Даздраперму мы можем попробовать выдать замуж, но за кого? Родни знатной у неё нет, типичная бесприданница - и будет коров доить наша сестрёнка. Как, Пэрис, устраивает тебя подобная перспектива? По глазам вижу, что не устраивает. Ставлю, в общем, вопрос на голосование: кто за то чтобы пойти в бандиты?..

Делёж добычи занял три часа. Кузькины трижды приходили к соглашению и трижды пересматривали его. В конце концов, Дозабелде удалось настоять на том, что кинжал, щит, меч, шлем, копьё и кольчуга стоят достаточно дорого и решившим наложить на них свои загребущие лапы братьям золото не положено. Когда сёстры внимательно осмотрев и даже попробовав на зуб каждую монетку, сумели найти компромисс, начался делёж снаряжения, принесённого незадачливыми туристами в этот мир.
Не желавшая ни под каким видом идти в бандиты Дозабелда яростно спорила из-за каждого коробка спичек, мотка лески или пачки крючков, которые могли ей пригодиться в честной жизни. Отдав Ваучеру «Большой Абхазский» нож кизлярского завода, на который этот поклонник всего «восточного» давно смотрел с нескрываемым вожделением, она получила взамен златоустовский набор ножей «Робинзон» - грубоватый, но при этом более практичный. Однако как Дозабелда ни старалась, топора ей братья не дали, и сапёрной лопатки тоже. Вместо них Ебелдос упорно пытался втюхать любимой сестрёнке огромный, из мягкой китайской стали, покрашенный чёрной, остающейся на руках и одежде краской, как бы кукри.
После бурного, едва не перешедшего в драку скандала, в процессе которого любящий брат пытался заменить как бы кукри на короткое кемпинговое мачете, Дозабелда - исключительно из любви к братьям - согласилась взять мачете, но с довеском в виде двухлитрового небьющегося термоса и большого туристического тента, который имевшие аж целых три двухместных палатки Кузькины до сих пор не использовали ни разу. Палатку ей, правда, выделили самую неудобную. Как будто сошедший с картины о строителях БАМа «домик» допотопного образца, с двумя вечно мешающимися стойками внутри, даже не был оснащён антимоскитным вкладышем-сеткой. Однако опасаясь окончательно потерять и без того весьма охрипший голос, она не стала спорить и лишь потребовала в качестве компенсации пару мотков дешёвого карпового шнура и один моток фирменного сомового.
Ближе к вечеру оба брата и младшая сестра отправились в путь, предварительно выкинув из рюкзаков всё лишнее. В числе лишнего оказались некоторые из навязанных отчимом образцов товаров. В частности, пять из восьми китайских перочинных ножей, имитировавших швейцарские "Викториноксы" (по одному универсальному ножику-набору инструментов, при здравом размышлении, троица всё же себе оставила). Далее шли три вызывавших особое отвращение у Ваучера инерционных катушки типа «Невская», к которым позже добавились и почти все остальные катушки и удилища. С собой трое отбывающих в бандиты Кузькиных взяли по одной длинной маховой удочке из углепластика, пару спиннингов с наиболее заслуживающими доверия катушками и один из двух имевшихся у Кузькиных подсачник.
Изрядно надоевший всем как бы кукри был явно никому не нужен, поэтому его решили зарыть как ритуальный предмет на месте недавней схватки - так сказать, эзотерики ради. Последний спор разгорелся вокруг странного вида ножа, гибрида «бабочки» и кастета, из стали более-менее пристойного качества, но и он после недолгих препирательств был торжественно подарен Дозабелде. Она рачительно упаковала пять универсальных ножей, катушки и складные углепластиковые удилища в рюкзак (мало ли что, в хозяйстве всё пригодится) и как только родственники скрылись из виду, извлекла неглубоко прикопанный кукри из земли, так как на его счёт у неё внезапно возникли вполне определённые планы.

Странные это были разбойники, очень странные. Аэриос ещё мог поверить в то, что романтики с большой дороги побрезговали его стёганкой-жаком, сильно пропахшей потом по случаю некоторого потепления и длительной скачки, но они даже не попытались стянуть с него сапоги. Почти новые сапоги из хорошо выделанной кожи, с серебряными застёжками на голенищах, лакированными буковыми каблуками и жёсткой подошвой со стальными подковками. А ещё они повертели в руках его огниво и выбросили. Да, да, выбросили огниво. Новенькое кресало и крупный, удобно лежащий в руке кремень - просто так взять и выбросить. Хорошо, что не догадались высыпать трут прямо на траву, от этих варваров похоже можно ждать чего угодно. Но если срочно не завязать тесемки, то он обязательно отсыреет, а это зимой сулит очень большие проблемы.
За свою жизнь Аэриос не боялся. Если не убили сразу, то будут требовать выкуп, а там можно будет сбежать или просто дождаться, когда верные люди найдут логово шайки. Эх, как бы дать знать своим людям, чтобы брали странных бандитов живыми? Уж очень хочется задать им пару вопросов. Например, откуда эти варвары родом и как оказались в землях цивилизованных людей? Почему их одежда сшита из ткани таких ужасных цветов? Приглядевшись, Аэриос понял, что первое впечатление оказалось обманчивым и широкие одежды незнакомцев вовсе не вылинявшие, и не залатанные, а скорее всего лишь недавно вышли из-под иглы портного. Судя по единообразию в одежде, незнакомцы состояли на службе у одного нанимателя. Но главный шпион королевства не мог даже представить себе рыцаря, согласившегося носить такие цвета. Возможно также, что они принадлежали к какому-то религиозному ордену и носят подобное платье по воле своего не слишком доброго божества. Доброе своих слуг никогда бы в одежду цвета коровьей лепёшки не обрядило, а устами своих жрецов потребовало бы носить что-то яркое, радующее глаз, или наоборот, тёмное, дабы подчеркнуть их отрешенность от суеты мира. Впрочем, Аэриос был давно втайне уверен, что различные предписания, оглашаемые жрецами как воля богов, являются на самом деле плодом их собственной жреческой бурной фантазии.
Разбойники долго спорили, деля сперва его вещи, а после и содержимое принесённых с собой мешков. Уже перед самыми сумерками они разделились. Трое, взвалив поклажу на плечи, ушли по узкой тропинке в лес, а одна осталась. Да, да! Аэриос, на протяжении нескольких часов бывший невольным слушателем бурного выяснения отношений между членами шайки, сейчас был уверен, что последней из разбойников на поляне осталась девушка, и это вселяло некоторую надежду.

- Ну, что очухался? – спросила рыцаря Дозабелда. Слова незнакомого, но отчего то понятного языка она произносила с трудом.
- Наверное, у меня сейчас жуткий акцент, – предположила она вслух и задала связанному врагу следующий вопрос. – Зачем ты напал на меня и братьев?
- Признаюсь, я думал, что всё было наоборот.
- Когда в человека тычут копьём, это можно считать нападением! – прошипела Кузькина и повторила вопрос, медленно выговаривая каждую букву – З-а-ч-е-м т-ы н-а-п-а-л н-а н-а-с?
- Мой долг следить за соблюдением законов в этих землях! – гордо сказал Аэриос.
"Девушка или совершенная дикарка, никогда не бывавшая в цивилизованных землях, или дочь благородных родителей, лишь недавно покинувшая родовой замок", – успел подумать рыцарь, пока Дозабелда придумывала следующий вопрос.
- А разве мы нарушили закон? – удивлённо спросила девушка.
- Воровство является нарушением закона! –
- Но мы ничего не крали!
- Тогда откуда у тебя этот мешок? –
- Это мой мешок! – громко рявкнула на рыцаря Дозабелда, машинально взяв в руки кукри.
- Я не видел раньше таких мешков, но уверен, что он должен очень дорого стоить, – сказал Аериос, с интересом посмотрев на странной формы короткий меч в руке девушки.
- Не дороже денег! – покраснев от почему-то охватившего её чувства неловкости, ответила Кузькина и поправила чёлку.
- Ты хочешь сказать, что такие красивые и дорогие мешки твоей семье по карману?
- Чего ты к мешку моему привязался? Мешок как мешок, не совсем дешевый, но и не дорогой.
- А девушка, кажется, из богатой семьи, - подумал Аэриос и осторожно спросил. – Простите, сударыня, но что заставило вас путешествовать с братьями в такой одежде?
- И чем вам, сударь, не нравится моя одежда? Быть может, в ваших краях все девушки ходят по лесу исключительно в бальных платьях, но на моей родине принято делать иначе.
- И как далеко находится родина леди? – спросил Аэриос, лихорадочно строя предположения о том, что могут забыть в лесу отпрыски безусловно благородного рода без слуг и лошадей.
- Боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос!
- Почему?
- Потому, что сама не знаю! Вы верите в колдовство?
- А разве можно в него не верить?
- Я вот ещё вчера не верила, а сегодня знаю точно, что оно есть и... - в общем, как не пыталась Кузькина держать себя в руках, слёзы потекли из глаз помимо её воли.
Подождав, пока девушка успокоится, Аэриос самым невинным голосом спросил. – Быть может, благородная леди сочтёт возможным освободить от пут своего верного слугу?
- И что тогда? – вопросом на вопрос ответила Дозабелда и вытерла рукавом слёзы.
- Ну, я бы мог быть ей больше полезен, – сказал рыцарь, осознавая, что девушка не так доверчива, как он хотел бы.
- Интересно, а чем ты полезен сейчас?
- Ничем, но это можно исправить.
- Зачем?
- Девушке благородного сословия оставаться одной ночью в лесу небезопасно.
- На моей родине нет разделения людей на сословия и каждый имеет возможность занять то положение в обществе, которого он заслуживает. Хоть я, как ты очень верно заметил, происхожу из относительно благополучной семьи, белоручкой себя не считаю и смогу без посторонней помощи набрать хвороста для костра.
- Все равно одной ночью опасно! – продолжал настаивать на своем рыцарь, попутно пытаясь вспомнить особенности внутреннего устройства всех человеческих государств, о которых ему было известно, но ни одной страны без сословий главный шпион королевства не знал.
- Значит так! Вещи твои, которые братья сочли своей законной добычей, я вернуть тебе не могу и половину золота, что им досталась, тоже. Так как напал на нас ты по ошибке, то, вероятно, можно было решить дело миром, если бы я с перепугу сама не дала твоей лошади нюхнуть перца. Поэтому вот моя воля: свою долю золота я тебе возвращаю. Впрочем, за то, что спасла твою жалкую жизнь, не позволив братьям тебя зарезать, я заберу у тебя три монеты, а чтобы ночью в лесу тебе не было страшно, я оставлю тебе два ножа. Ты найдёшь их у вон того высокого дерева со светлой корой, если сможешь туда доползти. Там ты сам сможешь развязаться. И не думай, пожалуйста, что я дура, а ты очень хитрый и обаятельный. Не добывать деньги неправедным путём мне велит Бог, в которого я верю! - с этими словами Дозабелда подняла с земли кожаный кошель с трутом и огнивом, ссыпала туда все монеты за исключением трёх золотых, завязала тесёмки и, подхватив кукри и нож-кастет, пошла к дереву со светлой корой. Привязав кошель к складному ножу, она с силой воткнула его в ствол дерева. Пристроив кукри у основания ствола лезвием вверх, девушка неторопливой походкой вернулась к своим вещам. Взвалила на плечи тяжёлый рюкзак, подняла с земли связку удочек и отправилась в путь.
"Сумасшедшая!", – подумал Аэриос и пополз, извиваясь ужом, к приметному дереву.

Первую свою ночь в новом мире Дозабелда провела на высоком дереве, не сомкнув глаз. В ночном лесу что-то непрерывно ухало, щелкало и завывало. Как потом рассказали ей местные жители, столь леденящий душу набор звуков в начале зимы издаёт совсем мелкая птичка, которая прилетает откуда-то с севера в эти тёплые для неё края, чтобы здесь высиживать яйца. Проведя весь следующий день в пути, ближе к вечеру она вышла к небольшому селению, в центре которого расположился очень крупный по местным меркам постоялый двор. Загнав трактирщику за увесистую горсть медяков и две крупные серебрушки один из перочинных ножей, Дозабелда всего за два медяка получила ужин с вином и койку на ночь.
Вино было горячим, с какими-то травами и мёдом, а ужин обильным. Съев почти целую курицу и половину лепёшки, экономная дочь XXI века достала из рюкзака большой термос, чем немедленно привлекла внимание всего зала. Аккуратно разложив по пластиковым контейнерам куриную ножку, зажаренные в сметане грибы и горячую, с жареным луком и шкварками гречку, Дозабелда уверено взяла в руки большую, из неглазурованной глины, кружку с вином, заглянула в неё и, секунду подумав, поставила обратно на стол. Открыв особый герметичный контейнер для первых блюд, она заполнила его до краёв горячей рубиновой жидкостью, убрала в термос и, поднеся к губам кружку, содержимое которой уменьшилось едва ли на треть, аккуратно сделала первый глоток…

Проснулась Дозабелда хорошо за полдень на соломенном тюфяке, как была - в башмаках и «горке». Рядом с незатейливым ложем был прислонён к стене рюкзак, тут же на полу стоял термос и лежала связка китайских удочек. Ближе к двери стоял громадный табурет, раза в полтора больше старого армейского, на котором лежали: вынутый чьей-то заботливой рукой брючный ремень, мачете и оба ножа в ножнах. Купленный на распродаже солидный, с золотым теснением, кожаный кошелёк с пока неизвестной этому миру застежкой-молнией покоился там же.
- Пить! – не то простонала, не то прохрипела она сначала по-русски, а после с ужасным акцентом на местном языке.
- Сейчас! – почти сразу же прозвучал ответ, произнесённый звонким девичьим голосом, и послышался удаляющийся стук каблучков. Не прошло и пары минут, как Дозабелде был вручен кувшин с водой. Выпив с жадностью несколько глотков, она, на секунду оторвавшись от кувшина, глубоко вздохнула, бросив взгляд на свою спасительницу, и продолжила пить. Девушка, принёсшая кувшин, была ниже ростом, уже в плечах, и, как показалось в этот момент Дозабелде, как минимум на пару лет моложе её. Слегка раскосые голубые глаза лучились какой-то неземной добротой и делали девушку похожей на ангела. Аккуратный прямой нос, длинные тонкие пальцы и бледный цвет ухоженного лица заставляли задуматься о благородном происхождении данной особы.
- Зачем ты стащила кувшин? Мерзавка! – крик хозяина постоялого двора, появившегося вслед за девушкой, раздался как гром среди ясного неба.
- Госпожа иноземка просила пить и я думала, что… -
- Она думала... Да какого демона ты вообще ещё здесь? Я велел тебе убираться ещё с утра. Голодранка! - с каждым словом трактирщика девушка всё сильнее вжимала голову в плечи и, казалось, была готова заплакать.
- Хорошо, я уже ухожу! – пискнула девушка и повернулась к выходу из женской спальни.
- Стоять! – неизвестно откуда прорезавшимся командным голосом рявкнула Дозабелда. – А ну рассказывай, что случилось!
- Не могу, госпожа, мне… Мне… Стыдно!
- Человеку должно быть стыдно совершать глупости и непотребства, а не рассказывать о них! – изрекла наспех придуманную мудрую мысль Кузькина и посмотрела на девушку таким взглядом, что та, ещё сильнее вжав голову в плечи, тут же вернулась и села на соседний топчан.
- Рассказывай! – приказала дочь защитника Белого дома и приняла сидячее положение сама.
- Пусть сперва хозяин уйдёт! Не хочу, чтобы он опять надо мной смеялся. - Хозяин, видимо предполагая, что ссориться с платёжеспособной постоялицей пока не следует, а с девчонкой он успеет разобраться и позже, удалился, бормоча себе под нос что-то сердитое.

История поведанная Линной, а именно так звали несчастную девушку, была банальна, но от этого не менее печальна. Её бабка, жена богатого мортагского шляхтича отправившегося сопровождать королевское посольство в Сиен, понесла от заезжего эльфа. Вернувшись из дальних странствий, муж обнаружил супругу беременной, и, следовательно, неверной. Недолго думая, он указал ей на дверь, во всех красках описав родне последней причину развода. Отец блудную дочь не принял, и детство матери Линны прошло в борделе. Там её и нашёл Кукул, бедный шляхтич из древнего рода. Наплевав на общественное мнение, он женился на ослепительно красивой полуэльфийке и прожил с ней двадцать пять счастливых лет, пока та не скончалась, рожая долгожданного сына. С превеликим трудом выдав замуж пятерых старших дочерей, шляхтич был вынужден признать, что у оставшихся десяти не осталось практически никаких шансов составить хорошую партию. Девочки были не по годам умны и невероятно красивы, но дурная репутация их бабки и матери отпугивала от них женихов сильнее, чем самые страшные уродства. Когда старый друг и боевой товарищ Кукула, Мурул, посватался к Линне, Кукул воспринял это как подарок судьбы и не стал слушать возражения дочери, не желавшей в свои шестнадцать лет выходить за шестидесятилетнего старца. Делать нечего, стали готовиться к свадьбе. Жених хоть и был гол как сокол, но за приданным не гнался, что делало его в глазах многодетного отца особенно привлекательным. Выбив из и без того нищих крепостных все недоимки, Кукул назначил церемонию на вечер дня расплаты , а утром того же дня впервые увидев своего суженного и ужаснувшись, Линна сбежала с заезжим купцом.
Купца звали Херг, он был высок, плечист и, что самое главное, молод. Опасаясь погони, любовники первым делом решили покинуть Мортаг и отправиться на родину Херга в Рагнетию, но путь туда лежал через Кират, где у рагнетца имелся какой-то неоплаченный долг. Высказав предположение, что проблемы с кредиторами могут навредить Линне, он оставил её на постоялом дворе в приграничье, а сам поехал приводить свои дела в порядок.
С тех пор прошло более двух месяцев, деньги кончились, украшения проданы, а купец так и не появился. Уже три дня девушка ничего не ела, а сегодня добрый хозяин отвёл Линну в сторону и тихим вкрадчивым голосом предложил оказывать особые услуги постояльцам и отдавать две трети заработка ему. Ответив на такое предложение отказом, беглая шляхтянка получила немедленное указание мотать на все четыре стороны, и чем быстрее, тем лучше. Но самое страшное было в том, что Линна была беременна, а это сводило на нет любую, даже призрачную надежду уладить дело с отцом и женихом.
- И, что тебе совсем некуда идти?
- Некуда, госпожа. Я молила всех богов, что бы Херг вернулся, но и сама больше не верю в то, что его задержали дела.
- Что ты умеешь делать?
- Готовить, шить, вышивать гладью и крестом, плести кружево, врачевать раны, считать до тысячи, читать и писать! – последние два пункта в списке умений были произнесены с такой гордостью, что Дозабелда тут же подумала, что грамотность здесь, видимо, большая редкость.
- И, что трактирщик не захотел предложить тебе никакой нормальной работы?
- Другую работу выполняют девушки из деревни, которые почти все его родственницы, чужачку служить в трактире никто не возьмёт, а эта… э-э-э, должность всегда свободна.
- Ты знаешь, иногда стоит молиться не всем богам, а одному очень ревнивому Богу! – начала свою проповедь Дозабелда. Желание помочь девушке у неё возникло сразу же, как только та закончила свой рассказ, но кроме помощи материальной есть ещё и духовная, именно с неё и решила начать раба божия Ираида.
- А он поможет? – во взгляде девушки смешались страх и надежда.
- Поможет, но это очень ревнивый Бог, нельзя поклоняться ему и кому-то другому, и помощь его не всегда такая, как ждёшь. Согласна ли ты принять его помощь?
Линна хоть и была несколько более наивна, чем следовало бы ожидать от дочери мортагского дворянина, но и полной дурочкой тоже не была. Она хорошо помнила рассказы о тёмных культах иных народов, приверженцами которых совершались страшные злодеяния. Боязнь опрометчиво связать судьбу как в этой, так и загробной жизни с коварным демоном бездны заставила её расспросить Дозабелду о жертвах и ритуалах, угодных её божеству особенно тщательно.
- Да нет у нас никаких жертвоприношений! – новоявленная проповедница в очередной раз пыталась объяснить суть веры потенциальной христианке. – Ну, вообще то, конечно, есть жертвы - мы свечки перед иконами зажигаем, но это если иконы есть, а у нас не будет.
- Почему не будет?
- Нарисовать некому и образцов нет… И вообще они не обязательны, мы ж не доскам молимся, а святым… Можно с ними молиться, а можно без них. С ними лучше, конечно, но первое время без них обойдёмся.
- А как жертву тогда приносить, раз икон не будет и свечки не перед чем зажигать?
- Жертвы не обязательны!
- Это как? Бог питается дымом от жертв, и если жертвы не будет, то Богу будет нечего есть!
- Что за глупость?
- Это все знают!
- Зачем Богу, который создал вселенную из ничего, одним своим словом, какой-то дым? Да он может сам себе создать пищу, но она ему не нужна!
- Если Богу не нужна пища, то зачем ему мы?
- Он нас любит!
- Кого?
- Людей!
- Я на четверть эльфийка!
- И что?
- Ты точно уверена, что твой Бог примет мои жертвы?
- Бог создал мир и всех кто живёт в мире!
- И он всех любит?
- Да, всех!
- И орков тоже?
- Если орки будут соблюдать его заповеди, тогда и их тоже!
- А если орки не будут соблюдать его заповеди?
- Не знаю!
- Что не знаешь?
- Как Бог относится к тем, кто не соблюдает его заповеди. Вроде тоже любит, но если они не раскаются перед смертью, то будут вечно гореть в аду. - Она в нескольких словах обрисовала концепцию ада, как её понимала.
- А кто раскается?
- Будет в раю. - Здесь раба божия Ираида чуть подробнее, чем за минуту до того ад, живописала рай, упирая на предпочтения и бонусы для праведников.
- То есть, можно всю жизнь нарушать заповеди, а перед смертью раскаяться?
- Никто не знает своего часа!
- Ты о чём?
- Можно не успеть!
- Согласна. А, что за заповеди, о которых ты говоришь?
Дозабелда, доведённая наивными вопросами недоверчивой Линны до состояния, близкого к нервному срыву, допила оставшуюся в кувшине воду и, достав из глубин рюкзака Библию, открыла её на первой попавшейся странице. Десять заповедей она знала наизусть, но ей было необходимо срочно успокоиться. Перелистывая библию, Дозабелда сначала досчитала до десяти, потом до ста, потом сделала пять глубоких вдохов и выдохов, и наконец, отложив книгу в сторону, торжественно произнесла:

- Первая заповедь: «Я Господь, Бог твой... Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» -
- Почему кстати? –
- Потом поймёшь, а пока просто помни, что другим богам поклоняться нельзя - ни при каких обстоятельствах.
- Вторая заповедь: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им».
- Вообще рисовать нельзя, что ли?
- Богов, чтобы им поклоняться, нельзя!
- А иконы?
- У нас есть две традиции на этот счёт. Одна утверждает, что их делать нельзя, а другая - что можно, но только если поклоняться не им, а тому, кто на них нарисован. Поскольку у нас всё равно нет икон, то будем считать, что права первая. Я думаю, так нам будет удобнее.
- А как же жертвы?
- Приюти нищего, накорми вдовицу! Сё жертва Богу! А ты зациклилась, на каких-то свечках. Бог хочет, чтобы мы любили ближнего как самого себя!
- Ох, как всё сложно.
- Третья заповедь: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно».
- Это как?
- Ну, нельзя клясться, упоминать Бога в разговоре, ну, и вообще…
- Но мы же говорим сейчас о нём.
- Мы не виды на урожай обсуждаем за кружкой вина, а по делу о нём говорим. Просто так поминать Бога нельзя, а по делу можно и нужно.
- Четвёртая заповедь: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмый — суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя... Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмый почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его».
- Мой отец вечно ругался, что в городе в день расплаты никто не работает. Представить страшно, как он будет ругаться, когда люди не станут работать не каждый десятый, а каждый седьмой день.
- Ты думаешь, что найдётся много желающих служить Богу?
- Насчёт служить - не уверена, но эту заповедь захотят исполнять все бездельники мира!
- Пятая заповедь: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе».
- Ох, гореть мне наверно в аду.
- Что поделаешь, все мы грешны.
- И ты?
- А, что я не человек, что ли? Безгрешных людей нет, но одни стремятся избавиться от грехов и встать на путь истинный, а другие гордятся ими.
- Шестая заповедь: «Не убивай».
- Что совсем?
- Ну, там, на войне или если напали бандиты, то можно, а так чтобы просто взять и убить безвинно, то нельзя.
- Что значит просто взять и убить?
- Ну, если человек угрожает тебе ли близким, стране или просто хорошим людям, то, чтобы их защитить, убить можно. А если живёт человек, никому не вредит, то нельзя.
- Все люди кому-нибудь да вредят.
- Но не все вредят так, что достойны за этот вред смерти.
- Седьмая заповедь: «Не прелюбодействуй».
- Нет, точно мне гореть в аду.
- Ты же не замужем.
- Отец определил мне жениха.
- Жених не муж, ты просто дала ему отставку.
- А Херг?
- Тем более не муж! Можешь считать себя свободной.
- Много мне проку от такой свободы?
- Восьмая заповедь: «Не кради».
- И даже если очень нужно?
- Нельзя присваивать чужое тайно, открыто или обманным путём. Нельзя использовать чужую глупость, незнание, невнимательность. Нельзя заниматься работорговлей. Короче жить надо честно.
- И умереть с голоду?
- Жизнь священна! Спасая жизнь можно и украсть, но в остальных случаях - ни-ни.
- Жестокий у тебя Бог.
- В отличие от других – настоящий!
- Постой, а другие?
- Потом объясню!
- Потом так потом.
- Девятая заповедь: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».
- Я надеюсь, только в суде?
- Нет! Совсем нельзя врать, кроме случаев, когда правда может навредить тебе, твоим близким, стране или просто хорошим людям. Если скажем, бандиты спросили тебя, где отец прячет золото, то врать можно. Есть такое понятие «ложь во спасение», её нужно уметь отличать от просто лжи.
- У меня скоро ум за разум зайдёт. Много заповедей ещё?
- Заповедь десятая и последняя: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего... ничего, что у ближнего твоего».
- А мужа чужого можно?
- Мужа тоже нельзя!
- Жестокий у тебя Бог, но раз остальные от меня отвернулись, придётся искать благосклонности у него. Что мне следует сделать?
- Крестить тебя пока негде, вода холодная, а совершать таинство в бочке я не хочу, но помолиться ты можешь уже сейчас. Заставив Линну повторить за собой молитву «Отче наш» в вольном переводе на местный язык, Дозабелда открыла свой термос и скормила новой подруге остатки вчерашнего ужина. Интуитивно она была уверена, что путь проповедования новой религии даст ей тот необходимый смысл жизни, которого был начисто лишён промысел, избранный остальными Кузькиными. Но в данный момент её грела одна простая мысль. В этом мире она была теперь не одна, и это маленькое достижение наполняло душу землянки сдержанным оптимизмом.

Рассказ № 2.

НАСЛЕДСТВО ВАРАВВЫ
Шесть сыновей было у Вараввы, и пятеро погибли в стычках с римскими легионами. Теперь же и он, пятидесятилетний мужчина с седеющей бородой, лежал в тайном убежище, умирая от раны в грудь. Его единственный оставшихся в живых сын склонился к изголовью, вслушиваясь в прерывающийся шепот отца.
- Две вещи есть у меня, - говорил знаменитый в прошлом мятежник, - которые я могу тебе завещать. – Всего две вещи… И первая – кинжал.
Он слегка повернул голову, Кинжал, с рукоятью, украшенной изображением золотой змеи с рубином, лежал рядом на изголовье. И снова взглянул на сына.
«Красив мой Андроник. Черные волосы и синие глаза на смуглом лице. У меня были такие же в его годы»

-Этот кинжал я забрал его у центуриона…последнего, убитого мной… Но прежде он успел ранить меня.
На губах говорящего выступила кровавая пена, он тяжело дышал.
- Вот первая вещь, которую я завещаю тебе.. Это хорошая сталь… И рубин…дорогой.
- Не сталь и не рубин священны мне, но кровь твоя, обагрившая лезвие, - печально и торжественно ответил сын и спрятал дар отца на груди.
- Вторая же вещь… я тебе завещаю……
Раненый утомленно закрыл глаза.
- -… это ненависть к римлянам, нашим поработителям.
Юноша потупил взгляд.
- Бог есть любовь… Нет ни римлянина, ни иудея…
Слова привычно срывались с его губ.
Варавва с трудом поднял веки, взглянув в ярко-синие глаза сына. И засмеялся, но смех перешел в кашель.
- Андроник, подумай. .Кому нужен… такой бог… Только не людям. Люди… любить не могут.
Он отвел взгляд от лица сына.
- Ступай. Я устал. И должен подумать.
- Отец…
Раненый не слышал. Перед глазами его мелькали картины прошлого: кресты, водруженные на горе, толпы, скандирующие: «Освободить! Свободу Варавве!»
- Может быть, они меня любили… час или два… В тот день, когда поднялся песчаный вихрь…
Он вновь сомкнул веки и улыбнулся помертвевшими губами, вспоминая миг своей славы.
А в это время префект Марк Терций также вспоминал внезапно налетевший на город песчаный вихрь в день, когда распяли иудейского пророка.
«Мне было 13 лет» - вспоминал префект. «И я стоял в толпе, и ветер трепал мой плащ, а волосы запорошило песком».
Причиной воспоминания послужило посещение темницы, в которую был доставлен новый узник – сухой жилистый старик с всклокоченными волосами и завернутый в ветхий плащ.
Терций вспомнил три креста на вершине горы и четыре фигуры в рубище, ожидающих казни. Пророк, основавший секту, окруженную таинственными слухами, и три разбойника. Двое из разбойников совсем раскисли, а третий, стройный юноша с волосами цвета воронова крыла и яркими синими глазами, глядел бесстрашно и презрительно на оцепивших место казни стражников. Вид у римских солдат был чуть ли не перепуганный, и не напрасно: у подножья горы скопилось множество народу, и настроены они были весьма враждебно.
Тогда Марк Терций вместе со всеми непатриотично кричал:
- Свободу Варавве!
И то сказать, какой мальчишка не преклоняется перед отвагой и воинской доблестью. А у юного Вараввы было этого в избытке.
И прокуратор был вынужден освободить мятежника!
Пророк из Назарета по сравнению с мятежником тогда казался Марку таким…непримечательным.
А вот теперь в тюрьме, вверенной его попечению, оказался один из последователей этого пророка.
Широкими шагами вошел префект в темницу и замер на пороге. Почему он ожидал, что новый узник будет походить на своего пророка? Казненный был худ, изможден, и с глазами, светящимися, как будто под черепом у него была спрятана луна. У этого же, забившегося в угол, под всклокоченной шевелюрой поблескивала пара круглых волчьих глаз.
- В чем обвиняют тебя? – спросил Терций как можно мягче. Он чувствовал себя неуютно под этим волчьим взглядом, чуть ли не смущаясь своей белоснежной тоги среди этих сырых стен и рядом с одетым в рубище сектантом.
- Я нес людям благую весть, - сказал тот глухо.
- Благая весть... – медленно повторил префект.
- О чем же эта весть? О том, что можно не подчиняться властям? Не платить налоги? Не сочти за глумление, но за истинно благие вести не сажают в кутузку.
- Глумление – эхом отозвался узник.- Глумление не страшит нас, несущих свет в мир. Ибо велено нам не только терпеть поношение, но, более того, любить ненавидящих нас и благословлять проклинающих нас.
Он одарил римлянина недобрым взглядом.
Префект поискал глазами место, где можно было бы сесть, и остался стоять на ногах.
- Но тогда, ответь мне, если вы отдадите любовь врагам, что вы прибережете для друзей? Ваш пророк умер ради того, чтобы…
- Сын божий не мог умереть – узник вскочил на ноги и гневно тряхнул волосами. - Скоро вернется он в полной славе, и будет судить всех, и разрушит мерзостные статуи ложных богов и их храмы, и обречет гибели всех идолопоклонников, отвергших свет. И будет для них мрак и скрежет зубовный……
-Эту весть ты называешь благой? Я думаю иначе…
- Не эту, - тихо ответил узник, и вновь сел в своем углу, обхватив колени руками.
С этой минуты он не проронил ни слова, и префект, так и не узнав благой вести, удалился.
«Он безумен» - думал префект, возвращаясь к себе домой.
«Он слегка безумен, и совершенно безобиден. Пусть себе ждет второго пришествия своего пророка или бога, или кого-то еще. Что до недовольства иудейских жрецов – слишком уж активно он пытаются диктовать нам волю. По сути, этот христианин (как они себя называют) не в чем невиновен, римских законов он не нарушил».
(«А хоть бы и нарушил» - неожиданно мелькнула крамольная мысль - «Не так уж хороши законы»)
«И я непременно добьюсь его освобождения».
Священники Иудеи, однако, думали иначе.
- Они втянули в это пустяковое дело самого Императора, -спустя некоторое время жаловался префект жене.
- Подумай, Император прислал своего представителя, чтобы разобраться «в этой нелепой склоке», так как он и выразился.
Его жена Публия только улыбалась, выслушивая жалобы мужа. Если бы Марк спросил ее совета, она бы сказала:
- Не ссорься ты с первосвященником из-за этого нищего. Пусть его казнят, и покончи с этим делом.
Но Марк ее не спрашивал. Он догадывался, что ее совет был бы именно таким, и порою сам так думал.
И все же что-то не давало Терцию покоя. Нечто вроде бы не имеющее отношения к его служебным обязанностям. Может быть, его любопытство подстегивало воспоминание о странных, струящих свет глазах распятого пророка, или то, что сторонники объявили его богом. Какая-то тайна была в этом деле, и хотя оно было пустым с политической точки зрения (так думал Марк), то с философской оно могло оказаться очень значительным.
Поэтому он посещал узника так часто, как мог, и не уставал задавать ему все новые вопросы, хотя и с малым успехом. Тот все больше молчал, или отвечал односложно, и не спешил поведать римлянину благую весть.
А время шло. Префект распорядился, чтобы узника лучше кормили, перевели в более просторное помещение, и продолжал хлопотать о его освобождении.
И вот однажды на закате дня Марк Терций пришел в темницу, сияя белозубой улыбкой. Пришел один, стража давно не сопровождала его при этих визитах, настолько уверен был префект в безобидности узника.
И прямо с порога воскликнул:
- Радуйся, христианин! Я принес тебе благую весть! Славь же справедливость цезаря! Ты помилован и свободен!
Узник вскинул на него круглые волчьи глаза:
- Мне можно уйти?
И, не дожидаясь ответа, шагнул к двери. Марку пришлось посторониться, чтобы пропустить его.
Вот, казалось бы, и все.
Но прежнее беспокойное любопытство овладело префектом. Не мог он смириться с тем, что это загадочное существо исчезнет навек вместе со своей тайной.
«Странные поступки я совершаю» - мысленно бормотал Марк, когда бесшумно, держась в тени, двинулся за освобожденным сектантом. «Мне снова тринадцать лет?»
Идти незамеченным по кривым и узким улицам города было несложно, христианин не оглядывался, видно, занятый какими-то своими мыслями. К тому же сумерки быстро сгущались, а когда луна скрылась в тучах, наступила такая тьма, что Терций только по звуку шагов догадывался, куда спешит бывший узник.
И сам не заметил, как улица окончилась пустынным берегом, густо усеянным пустыми бочками, обломками разрушенных домов и отбросами. И среди этого «великолепия» к самой кромке воды прилепилась почти развалившаяся хижина.
Тот, за кем следовал Марк, трижды замысловато свистнул. Дверь хижины со скрипом отворилась.
В этот момент Марк Терций услышал за спиной шорох и резко повернулся.
В свете вынырнувшей из облаков луны он увидел перед собой юное лицо, обрамленное шевелюрой темных волос, и отчаянные синие глаза на смуглом лице.
Бывший узник тоже обернулся.
- Андроник, зачем! – воскликнул он, и тут же префект почувствовал, как в грудь его вонзился стальной клинок. Колени Марка подкосились, и он упал ничком в пыль.
- Проклятый шпион, - дрожащим голосом произнес юноша, пряча в ножны кинжал, украшенный золотой змеей с рубином.
- Он выследил тебя, Учитель! Я шел за ним чуть ли не час …
Но Марк Терций не слышал его слов. Вместо них в ушах его ясно прозвучал чей-то мягкий голос:
- Истинно говорю тебе, нынче же будешь со мной в Раю.

Тему третьего выстрела задам здесь же, чуть позже. (максимум - завтра).

Ну, я так понял, что анонимность здесь уже отставлена
Итак,
Скиф пишет:

Цитата :

Облачившись в кольчугу работы безвестного рагнетского кузнеца, какие обычно носили однощитовые рыцари, имевшие честь состоять на службе у зажиточных баронов, начальник тайной стражи королевства Кират сел на неприметного жеребца мортагской породы

Зачем столько ненужных подробностей? Они ничего не делают, кроме того, что перегружают текст. Да и "однощитовые рыцари" ввергли меня в когнитивный ступор. Значит, есть и двухщитовые, и, возможно, трех, четырех итд?
Воображаю картинку: едет такой весь в железе, в одной руке щит, в другой щит... А меч он, выходит, в зубах держит.
Или нет, один щит в руке, второй в зубах, а в другой руке, значит, меч, или копье.
Ладно, оставим рыцарей, двигаемся дальше.
Вплоть до встречи с Кузькиными, тексту мешает уже упомянутая перегруженность. Долой ее! Вступление можно и нужно короче. Несколько характерных штрихов и к делу!
Дальше-то рассказ, наконец-то, обретает жизнь. Герои его характеры и собственные манеры речи и поведения.
(о рассказе Линдора выскажусь позже)

Однощитовой рыцарь это тот у которого нет за душой ничего кроме щита с родовым гербом. Формально это дворянин, а по сути обычный наёмник. Данный термин достаточно часто используется в литературе и я просто не ожидал того, что кому-то он неизвестен

По поводу ненужных подробностей могу сказать что представленный мной текст не является самостоятельным произведением и многое в нём обусловлено планом дальнейшего развития сюжета.

Скиф, спасибо за пояснение.
Буду теперь знать, кто такой однощитовой рыцарь.
Читаю рассказ Линдора.

"Наследство Варабы".

Цитата :

- Андроник, зачем! – воскликнул он, и тут же префект почувствовал, как в грудь его вонзился стальной клинок. Колени Марка подкосились, и он упал ничком в пыль.
- Проклятый шпион, - дрожащим голосом произнес юноша, пряча в ножны кинжал, украшенный золотой змеей с рубином.

Гм... Так просто зарезал? Не скрутил предполагаемого шпиона, чтобы допросить?
А то, мало ли?
Обычно, шпионов допрашивают, прежде чем прикончить.

В целом же, рассказ является законченным произведением, в отличие от предыдущего Его персонажи, хоть и схематичны, но каждый стоит на своем месте и выполняет то, что нужно для задумки.
Я, правда, так и не увидел, почему Марк решил отпустить христианина.
Судя по всему, с Христианским ученьем он знаком лишь понаслышке. То есть, ни в чем не уверен. И в рассказе это ясно дается понять, когда он разговаривает с узником и спрашивает о благой вести.
Знал бы, так не спрашивал.
Почему сын иудея Варабы зовется Андроник, то есть, по-гречески?
Выплывает еще много нестыковок, если рассказ перечесть еще раз.
Ну, например, если Андроник следил за передвижением учителя от темницы, то должен же знать, что он отпущен.
За учителем крадется человек. И он один.
Следовательно, его можно взять и разузнать, что и зачем.
Его же просто режут и он попадает прямо в Рай.
Все, в принципе, верно, но как-то уж слишком лихо достигается финал.

Итак, что в плюсе:
У Скифа совершенно непредсказуемое развитие событий, обычные, нормальные герои.
У Линдора четкая композиция, отсутствие лишних деталей.

Что в минусе:
У Скифа незаконченность, рассказ явно продолжает какой-то цикл и в отдельности неполон. Перегружен ненужными подробностями (в начале)

У Линдора рассказ слишком прямолинеен. Герои, несмотря на яркость, весьма схематичны. Это, как театр масок.


Вот и буду теперь думать, за кого отдать голос.

artemus пишет:

Не скрутил предполагаемого шпиона, чтобы допросить?

Ну, он не профессионал, чай. И детективных фильмов тогда не было.
Об имени: я хотел сперва упомянуть, что Варавва был не религиозен, и матерью Андроника была гречанка, потом решил, что не суть. Ну нравятся мне греческие имена.

artemus пишет:

так и не увидел, почему Марк решил отпустить христианина.

Цитата :

Что до недовольства иудейских жрецов – слишком уж активно он пытаются диктовать нам волю.

У меня такое сложилось впечатление (читая Новый завет), что там шло такое перетягивание каната между иудейской религиозной верхушкой и светской римской властью. Это во первых. А во вторых -

Цитата :

воспоминание о странных, струящих свет глазах распятого пророка

Мне кажется, где-то в подсознании это должно было отложиться.

Итак, внимание:
ТЕМА ТРЕТЬЕГО ВЫСТРЕЛА - "КАКОГО ВКУСА ВЕТЕР"
Ничего пояснять не буду, потому что интересно, как дуэлянты эту тему поймут и преподнесут.
Жду рассказов до 3 февраля включительно. (то есть, даю пока 2 недели на раскрытие темы. Надеюсь, этого хватит).

Не хватит, у меня так быстро сюжеты не рождаются и я хотел ещё на конкурс хоть что-то написать, к тому же определяя тему и сроки третьего выстрела вы нарушили условия дуэли которые были согласованы секундантами и утверждены участниками. На основании всего вышеизложенного имею честь заявить свой протест!

Давайте уж 4 недели, чтоб не напрягаться. Может, мне и двух хватит, но я не люблю попадать в цейтнот.

Скиф, протест принят.
Ладно, пусть будет 4 недели на написание.
Желаю вам творческих успехов.

Это..я...извините...отправил. Написал, прочел. Понравилось, ничего добавлять не стал

Линдор Айвендил, спасибо, рассказ получила

Похоже, что у меня наступил творческий кризис связи с чем прошу засчитать мне техническое поражение в третьем выстреле или добавить ещё пару недель.